МЕТАМОРФОЗА - ПРИНЦИП ЭПИЧЕСКОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ

[fissy]

The very small children in

patched clothing,

Being smitten with an

unusual wisdom,

Stopped in their play as

she passed them

And cried up from cobbles:

«Guarda! Ahi, guarda!

Ch’e be’a!»

But three years after this

I heard the young Dante,

whose last name I do not

know -

For there are, In Sirmione,

twenty-eight young

Dantes and thirty-four

Catulli;

And there had been a great

catch of sardines,

And his elders

Were packing them in the

great wooden boxes

For the market in Brescia,

and he

Leapt about, snatching at

the bright fish

And getting in both of their

ways;

And in vain they

commanded him to sta

fermo!

And when they would not

let him arrange

The fish in the boxes

He stroked those which

were already arranged,

Murmuring for his own

satisafacion

This identical phrase:

Ch’e be’a.

and at this I was mildly

abashed.

(«The study in Aesthetics»),

Lustra, 1916.

по-русски

Ребятишки в драных

одежках,

Внезапно осененные не-

обычной мудростью,

Прекращали свою возню,

когда она проходила ми-

мо,

И кричали ей вслед с

плоскодонок:

«Guarda! Ahi, guarda! Ch’e

be’a!»

Три года спустя

Я подслушал юного Данта,

фамилии не припомню -

В Сирмионе живет два-

дцать восемь Дантов и

тридцать четыре Катулла;

И был тогда богатый улов

сардин,

И взрослые

Укладывали их в огром-

ные деревянные ящики,

Собираясь ехать на ры-

нок в Брешию, а он

Вертелся вокруг, выхва-

тывал блестящих рыбин,

Путался под ногами;

И напрасно покрикивали на него:

«sta fermo!»

А когда его отлучили от

укладки Сардин в деревянные

ящики,

Он гладил бока уже уло-

женных рыбин,

Тихо шепча себе под нос

То самое

«Ch’e be’a!»

И видеть это было не-

много неловко.

Пер. И. Болычева



Речь идет о превращении женщины в рыбу с помощью возгласа: «Guarda! Ahi, guarda! Ch’e be’a!» и повтора «Сh’e be’a» в конце текста. Здесь не используется никаких образных приемов, обыгрывающих сходство женщины с рыбой, этапы и мотивы ее возможного перевоплощения. Вообще не сказано, красива ли эта женщина. О ее красоте говорит не поэт, он повторяет слова детей и даже считает нужным передать не выговариваемое детьми “l” (be’a). Сохранность детского голоса в устах высказывающегося - это жестикуляция словом, нежелание (или неспособность) к поэтическому суждению в виде метафор, сравнений и т.д. Восклицание работает как замена возможной метафоры красоты. В отличие от метафоры в этой фразе ни один из ее компонентов не превышает измерений высказывания. Оно - не более, чем просьба обратить внимание на определенный объект. Это прямая речь, которая длится ровно столько, сколько действие указывания; да и само впечатление детей длится недолго, потому что женщина проходит и исчезает. Второе «Ch’e be’a» относится уже к рыбинам. Это, конечно, не значит, что посредством идентичного возгласа женщина отождествляется и становится рыбой. Тождественные высказывания создают напряженную противоположность друг с другом. Разность этих двух действий мотивирована не только объективным контрастом между ними (1 - мальчик указывает на женщину. 2 - другой мальчик через три года хватает рыбины), но и временной разницей. Две фразы «Ch’e be’a» своей несливающейся противопоставленностью создают идеограмму. То, что мальчик назвал рыбу прекрасной, женщине повредить не может, но уже в перспективе взгляда рассказчика происходит резкое изменение значения высказывания «Ch’e be’a». Это изменение и есть то событие, которому посвящается стихотворение. И здесь уже невозможно не обратить внимания на то, что рыбы мертвые, что мальчик гладил их и что их увезут на продажу. «Женщина - мертвые рыбы» - не сравнение, но соположение двух пространственно-временных реальностей. В результате появляется добавочное значение в отношении женщины и рыбы: это редукция в первом случае (красоты женщины) и расширение во втором (красоты пойманных рыб). Изменению подверглись и дети, лицезреющие женщину, красота которой превращается в красоту рыбы, и мертвые рыбы, которые прекрасны как женщина, и поэт, который засвидетельствовал эти события как одно, и в качестве узла этого события расставил идеограмму: «Guarda! Ahi guarda! Ch’e be’a» вначале - vs «Ch’e be’a» в конце. Получается, что идеограмма в этом стихотворении и есть узел метаморфозы. Она осуществляется не потому, что вышеупомянутое высказывание повторяется два раза, а благодаря временному и пространственному зиянию между ними. Именно то, что между, поворачивает эти высказывания лицом друг к другу и устанавливает между ними «энергий­ное» колебание (то, что Паунд называл вортексом). Вот траектория, по которой идет Паунд в этом стихотворении: идеограмма - метаморфоза - событие.