(27 сентября 1994)
Слегка штормило. "Эстония" медленно двинулась в путь: кто знал, что он будет последним? Кнут Педерзен сидел в баре и подливал. С ним рядом - яркая русская блядь Люси тоже накачивалась джином.
(в баре)
- О чем ты, киска? Плесни мне немного джина!
(час спустя)
Видимо, их подвела неудачная дислокация. Судно накренилось правым бортом, полетели бокалы, раздался визг, послышался шум воды.
(кадр анфас)
Люси падает.
(кадр снизу)
Бутылка джина летит по касательной.
(кадр сбоку)
Люси скользит по танцплощадке.
(шум волн)
Паром лег набок. Педерзен встал на релинг и прыгнул в кипящую стихию: его накрыла свинцовая балтийская волна. Вслед за ним прыгнула Люси.
(молчание)
"Эстония" покоится на грунте, над ними - сорок семь метров воды, тускло просвечивает солнце, шевелят хвостами рыбки.
(в ту ночь)
Погражаясь в воду, видели третьим глазом: остров Хийумаа и вслед за ним - остром Сааремаа, он же Эзель. Отсюда мы летели бомбить Берлин.
(в ту ночь, в июле 41-го)
Летели долго. Полет сей продолжался долго. Ненастная и ветреная ночь, над облаками, на предельной высоте.
(над Берлином)
Смотрели, как фугаски оставили отсек и полетели к столице Рейха.
(в Берлине)
Одна из бомб не взорвалась, зарылась в землю, выставив хвостовое оперение. Там она и лежит по сей день. Зарылась и лежит.
(в ту ночь)
В Берлине было неспокойно: лаяли собаки, выли сирены, а старый пролетарий Курт Клемпке сидел у окна, курил трубку и вспоминал Рот Фронт.
(ахтунг!)
Какая беспричинная грусть, какая роковая печаль... Что вызывает эту проклятую тоску на сердце? Наверное, нечистая совесть пролетария.
Дмитрий Добродеев